Отар Кушанашвили - Я и Путь in… Как победить добро
«Я не обещаю тебе того-то и того-то… Но обещаю, что не впущу в твою жизнь грусть и одиночество».
Роману Григорьевичу Виктюку очень нравится эта цитата из американского кино, а мне очень нравится Виктюк: он сумасшедший потому что. (Хотя сумасшедшим обзывают меня.)
РВ безоговорочно интересный человек, но если вы не готовы восхищаться им и его работами, даже то общение, которое случится, будет похоже на разговор испанца с китайцем.
Теоретически таким, как он, должен быть каждый художник, но в реальной жизни такие… экспонаты… встречаются не чаще, чем трюфель в кутаисском лесу. Он угадывает вектор общественных умонастроений, не забывая про их динамику.
И всё будто экспромт. Я, сраженный наповал, из-за этих экспромтов не давал никому отдыхать в самолете «Москва – Киев» ежесубботне три месяца сряду (мы были членами жюри видного танцевального ристалища).
Он убежден, что цена подлинного успеха и цена контракта не связаны зеркально. Я спрашиваю его, например, о всеобщих восторгах по поводу Евгения Миронова, он отвечает, что-де если всех устраивает пучеглазие как основной и единственный прием, тогда, конечно, ЕМ – большой актер.
Вообще главный критерий отношения к творческой единице – это наличие или отсутствие у единицы «чичирки» (детородный орган; всем, кто знаком с РВ, ведом этот его перл, стилистически, интонационно и морально очень характерный для маэстро).
Вот у Юрия Кары, снявшего – и испоганившего «Мастера и Маргариту», «чичирки» нет. Кара – он бесполый, ибо только андрогин мог снять такое кооперативное дерьмо; так что Кара рухнет в огонь вечной кары!
Формальность и дидактизм убивают церковь; Евтушенко уже не сможет быть изящным, потому что «в себя провалился»; Козаков был устроен так, что не мог без алкоголя; Бондарчук (который Федя) – обаятельный кадр, но слишком молод, чтобы вести себя, как папа; у коммунистов «чичирок» нет; Звягинцев, выверяющий кино до стерильности, имитационно глубок.
Вот! Вот главное слово – имитация. Во всем, везде и всегда.P.S. После этих слов, надеюсь, Маэстро смерит меня неиспепеляющим взором. Жене Белоусову. На смерть друга
Имяреку, тебе – теперь молчащему, когда-то семинаристу, пофигисту, поклоннику ЕЕ.
Позволь мне кратковременный сеанс астральной связи.
Я, патетичный нытик, оставшийся в живых, – я сверху взираю, но это на кладбище, а так, если шире, если глобально, сверху взираешь ты.
Мы так длительно дружили, что ты наверняка различаешь мой голос.
Да?
Что тебе рассказать? В двух словах? Развернуто? На эзоповой фене? Штилем пижонов? Даже на грузинском могу, коли этого хочешь.
Имяреку, тебе, сыну вдовой училки от того, чей порох еще сухой, ум полуясен, а дух полукрепок, тебе, губителю карманов и сердец, дельному бездельнику, златоусту, вралю, с головой не дружившему сентименталисту; превозносившему итальянское кино бонвивану; обожателю семечек; трамвайных звонков, бессловесных девчонок; детских ужимок; грандиозному парню данных негренадерских; с чертами лица блудливого черта; да лежится тебе, как в Раю (надо только чуток успокоиться-угомониться) в нашей бурой земле, пьяни, зазнайке; понимавшему жизнь, как пилот в турбулентности злой; кататонику с надеждой на загробную жизнь.
Может, когда клянем Уход мы, мы неправы?
Ты стоял – в последний раз, когда я тебя видел, – на мостовой и плакал.
Моя очередь.ГЛАВА 3 ВОПРОСЫ К МИРОЗДАНЬЮ
Когда человек из умеренно глупого преображается в откровенно гнусного? Когда начинает врать, пытаясь предстать безгранично умным и утонченным. Мне приходится, как всякому рабу шоу-бизнеса, сниматься в ток-шоу; долго объяснять, отчего я использовал слово «приходится», эта мука называется «рожей торговать». Я, по крайности, стараюсь на съемках не умничать.
Недавно, так получилось, я участвовал в трех разговорах о ненормативной лексике. В одном из разговоров принимали участие нравные Невзоров и Джигурда, в другом – футболисты, в третьем – шалые эстрадные нимфетки с дурными манерами. Энд – куда без них? – непримиримые борцы за мораль, двое никому не известных писателей и томная дама – университетский преподаватель, чья и вправду красивая речь мирила меня с ее имманентной тягой к назиданию. Ну что вы, разумеется, на съемках все в белых одеждах, полный пи… я имел в виду – паноптикум. Но, если что, я тоже знаю слово фрустрация и умею строить брови домиком. И это не мешает мне быть апостолом добра, ювелирно владеющим обсценной лексикой, читай: горячей.
На съемках все орут или впадают в овощное оцепенение (это когда я сглупа употребил слово трансцендентный), я хоть тут спокойно выскажусь. При этом я рискую, натурально: я знаю о способности нашей публики все истолковывать превратно, ну да ладно. «Душистый» словарь, который мной изучен в совершенстве, – это вопросы контекста и мастерства. Ты непременно должен быть хорошим парнем, горой стоящим за Важное, и никогда не козырять этим лексиконом при дамах и детях. Добро должно быть с кулаками, а просвещенный человек с октановыми словами в арсенале. Понятно, вашу лицемерную мать?!
Убить гопника! Задорные идиоты правят миром, при этом именно нас считая тупыми до предела
Об этом «гоп-стоп» должно было написать жизнь тому назад; то была бы заметка о духе времени, тогда невинного, сейчас бездуховного и не то что даже недуховитого, но смердящего.
Бессмысленно истеричного – с подходом, по классике, из-за угла. «Мы тебя утешили, заливая кровью». Париж, Лондон, Манежная… Не подводите теоретических баз, это случилось только потому, что буйным было весело.
Есть бунт, у которого нет цели и в котором предсказуемо участвуют веселые дебилы.
Ищите их на Интернет-форумах, тараканов этих с одномерными мозгами недомерков, считающих вас, даже в метро ведущими себя по-людски, нелепо чувствительными обывателями.
Задорные идиоты правят вашим миром, при этом именно нас считая тупыми до предела. Опытом горьким наученный (общался), знаю, что даже когда они не платят за себя в метро, они не платят, потому что – одно из самых омерзительных слов! – «западло».
Уровень их мыслительной способности проще всего определить как «удручающий». Именно поэтому обрекающие меня на блуждания в дряблых зарослях рассуждений о том, откуда у этого мерзкого явления ноги растут, раздражают меня до крайней степени, особенно когда кто-то употребляет мудреный оборот «крах идеи мультикультуризма».
Особенно этот термин звучит в нашей в этом смысле интересной стране. Этим дай волю, они быстренько реставрируют веселуху Содома и Гоморры; это все «по приколу», эти пожары и остервенелый вой на луну, и социальное тут ни при чем.
Потому что здесь не «Сентиментальное воспитание» Флобера, мать вашу. Здесь и сейчас, в мире, покинутом Богом, решается, покинем ли его мы. Я – не хочу.
К человечности бездушных уродов не апеллируют, их бьют. Смачно бьют сочащихся гедонизмом халявных гопников, рваных жирующих рвачей. У других есть, отчего ж у меня нет? Даже бифштекса в морозилке нет. Это непорядок. Тяжкий труд – единственное основание получить блага?! Пошли вы… с вашим трудом!
Кризис религии, кризис идей… мир вообще непомерный, его трясет, шатает, он скользкий.
Идея насчет того, что нужно вкалывать ради благ, кажется уродам смехотворной. Маргиналов и гопников пруд пруди, и я не понимаю, почему с ними цацкаются. Я вскакиваю, чтоб прокормить агромадную семью, в 4.00, и к либеральным разговорчикам у меня, сами понимаете, какое отношение. Если они посылают нас, потому что это «прикольно», то я предлагаю им всем сделать очень больно. Сделаем им то, что они умеют лучше других (до поры): расквасим им морды самым паскудным образом, Мультикультурно.
Как живая О том, как легко можно убить насмешкой
Я вернулся из очень дальней поездки. Я побывал в школе, которая в степи и в которой зарядку делают под песню Валеры Меладзе «Салют, Вера!». Видел стенд с отличниками, учительскую с музыкальным центром «Филипс» и класс с табличкой на двери «6-й В». Происходит, произошло это на берегу Дона, за две тыщи километров от города P.
Сторож Вадим Сергеевич привел меня на рельсовый путь. Вот здесь она и лежала, девочка Валя.
Днем я гулял по поселку, видел двух малолетних друганов, пулявших по голубям. Потом разговаривал с мамой Вали – она произвела на меня впечатление скорее испуганной, нежели убитой горем; она все время странно наклонялась вперед и говорила: «Да-да-да-да». И снова я в школе, где на фасаде зачем-то написано слово «ритм» – встречаюсь с молодым учителем. Какие глаза, в глаза не смотрит, лысый, джинсы; зачем-то говорит мимо меня слово «инициация», курит одну за другой; верю – измучен случившимся. Очевидно, умный, но душевный ли? До беды – был ли душевным? Неочевидно. Но мне было жаль его, когда, глядя в окно, давал ответы, заполняя паузы кашлем, а за окном малышня деловито показывала друг другу марки.
